Эксперт по делу "копейского маньяка": следователям было реально его жалко

Алексей Решетун

"25 мая 2003 г. в городке под названием Копейск, расположенном в Челябинской области, рано утром на территории детского сада №27 в зарослях молодого клена были обнаружены тела двух девушек с явными признаками насильственной смерти..." Так начинается книга Алексея Решетуна о расследовании дела Вячеслава Яикова, совершившего шесть убийств. В 2003 году его задержали, а в 2008-м признали невменяемым и отправили на принудительное лечение в психиатрический стационар. Там Яиков живет до сих пор — сейчас ему 51 год.

— Ваша юность пришлась на начало 90-х. Когда общаюсь с вашими ровесниками, мне всегда интересно — что помогло вам не уйти в бандиты? С одной стороны была возможность быстрых денег через преступность, а с другой — учеба, работа, небольшие заработки. Что вам помогло пойти по второму пути?

— Пример семьи в первую очередь. Исключения бывали, но все-таки пример семьи, пример родителей формирует человека. Мой отец работал главным врачом района, и он за всю жизнь не украл ни копейки. И жили мы ну очень скромно. Но даже мысли не возникало уйти в какую-то банду, несмотря на то, что я занимался в спортклубе довольно долго, — и не шахматами, а самбо. Но никто из нашего спортклуба не пошел в бандиты. И до сих пор все остались нормальными людьми, никто не спился.

И никаких подростковых банд в моем детстве не было. В том числе потому, что в школьные годы я жил в селе, там все друг друга знали, и если кто-то попытался создать какую-то банду, то его бы нахлобучили просто всем селом, и все было бы опять хорошо.

— А приходилось драться на улице, чтобы отбиваться?

— Это было уже в Омске, на первых курсах университета. Когда парень из села попадает в город и живет в общежитии, на него сваливается много разных ситуаций, в которых он до того не был. И приходилось как-то учиться жизни. Но я бы не сказал, что это были побоища. Были конфликты, из которых выходили иногда словами, иногда с помощью подручных средств.

— Каких?

— Да все, что на земле лежало.

— Камни?

— В том числе.

— Ваша книга — о "копейском маньяке". Но в большой степени она просто о Копейске — о том, как там жили люди. Расскажите о жизни в этом городе в конце 90-х — начале нулевых.

— Я сам жил в Челябинске, а в Копейске работал, ездил каждый день. Они друг для друга примерно как Москва и Балашиха. Один город плавно переходит в другой, даже без четкой границы. Но они сильно отличались. Процент насильственных смертей в Копейске был выше, чем в миллионном городе Челябинске. И уровень алкоголизации населения зашкаливал.

В Копейске был легендарный бар, его уже переименовали, а до этого он много-много лет назывался "Безумный цыпленок". И около него постоянно что-то происходило — или до смерти, или не до смерти. Так что мы знали, что каждый день праздник. А праздник может повлечь за собой работу для местного отделения судебно-медицинской экспертизы.

— И сколько у вас могло быть погибших в результате такого праздника?

— Мой рекорд — однажды я за один день вскрыл 12 или 13 трупов. Из них 7 или 8 — это убийства. Бытовые, не заказные. Чем-нибудь тяжелым, твердым или ножом каким-то. Это была работа с утра до позднего вечера. Когда снял перчатки, у меня руки немного дрожали.

Был случай — трое 12-летних детей насмерть забили взрослого мужчину. Просто ногами. Ну, у них была веская причина его убить.

— Какая?

— Я у них тоже поинтересовался. Они мне сказали: "Ну как, ну вот мы идем, а он лежит". Я говорю: "Ну и что?" — "Ну вот". Это причина была, понимаете? Ну если лежит человек, как же его не отпинать? Это сейчас трудно понять, а тогда это было в порядке вещей. Они пьяные были.

— 12-летние?

— Конечно.

— Это было нормально?

— Естественно. Не то чтобы весь город в 12 лет пил. Но где-нибудь в каком-нибудь рабочем поселке 12-летние пьяные подростки — это случалось довольно часто. Да и люди более младшего возраста выпивали легко.

У молодежи не было каких-то развлечений. Сотовые телефоны только начали появляться, причем очень примитивные. Люди развлекались как могли. Они ходили по улицам, искали каких-то приключений.

Бывали войны между отдельными семьями — чуть ли не поколениями люди враждовали и убивали. Как сейчас помню, фамилия одной семьи была Король. Мы еще смеялись, что война королей.

Однажды на территории одной из скотных баз был обнаружен труп скотника, очень сильно избитого, до смерти. Местный участковый принес объяснение, которое взял у второго скотника — что у них водится особо опасный конь, который умеет лягаться сразу всеми четырьмя копытами. И он этого дворника случайно затоптал. Хотя там было стопроцентное убийство по пьяной лавочке.

— Конь не сел?

— Конь остался на свободе.

— В книге вы подробно описываете место преступления и тела убитых. А с самим Вячеславом Яиковым после задержания вы как эксперт работали?

— Да, его же привозили на освидетельствование. Эксперт, который работает в районе, — это эксперт универсальный. Он принимает побитых людей, исследует половые преступления, выезжает на вызовы, ходит в суды, вскрывает трупы и работает с медицинскими документами. Вот как работа привалила, так мы и работали.

Когда человека задерживают, особенно за какое-то тяжкое преступление, его должны освидетельствовать. Во-первых, чтобы посмотреть, может ли он вообще содержаться в камере. Мало ли, может, человек при смерти находится? Но самое главное — нужно задокументировать все повреждения у него на теле. Потому что человек может через сутки сказать: "Вы знаете, а меня при задержании избили со страшной силой. И все показания, которые я дал, из меня выбиты".

— Как вам это было? Вы работаете с человеком, который, скорее всего, совершил несколько страшных убийств. Вы видели последствия его действий. Какие это ощущения — работать с таким?

— Да у меня не было каких-то особых ощущений, честно говоря. Мне многократно до этого приходилось освидетельствовать разных убийц, очень много. Таких привозили если не практически каждый день, то каждую неделю стопроцентно. Приезжает наряд милиции, у оперативника к левой руке наручником пристегнута правая рука вот этого задержанного. Они заходят, я делаю свое дело, и точно так же его под конвоем уводят.  

Поэтому ничего особенного я не чувствовал. Тем более видно было, что человек не в себе.

— А по чему это было видно?

— Он был замкнутый очень, все время смотрел в пол, на вопросы практически не отвечал, и видно было, что он или умственно неполноценный, как потом оказалось, или находится в каком-то невероятно подавленном состоянии. Он вообще ничего не говорил. На вопросы кивал просто иногда головой и все. 

— С Вячеславом Яиковым не сразу стало ясно, что речь идет о серии. Как часто такое бывает — что дела ведут разные следователи и их не сразу связывают между собой?

— Если это классический серийный преступник, то он обладает каким-то своим почерком. Поэтому, как правило, все-таки серия выявляется довольно быстро. Здесь это выяснилось после двойного убийства — тут же подняты нераскрытые убийства, и сразу нашли других жертв.

Просто сначала не анализировал никто — ну, нашли убитую задушенную женщину. Прошло несколько дней, еще одну нашли. Ну, в Копейске такое бывало.

— Меня в вашей книге впечатлило, что следователи и сотрудники изолятора, чтобы как-то расслабить задержанного, покупали ему конфеты и печенье и поили чаем. Тратя на это свои, наверное, не самые большие деньги…

— Я абсолютно в это верю. Мне это рассказывал Евгений Анатольевич Бабич, следователь, который возглавлял ту следственную группу. Он мне объяснял это тем, что Яиков внушал жалость своим видом — было видно, что он абсолютно не играет, что он действительно такой. И следователям было реально жалко этого человека. И чтобы хоть как-то его вывести на контакт, они это делали. Купить пачку печенек или стакан чая — это небольшие деньги.

— Как удается вот сохранить такое человеческое отношение к убийце?

— А какое отношение должно быть? Человеческое отношение — это норма. 

Слава (Вячеслав Яиков — прим. ) выбивается из общего ряда преступников. Убийцы же разные бывают. Есть люди, которые действуют на пике какого-то порыва. Раз, секунда, и человека нет. Он не является таким вот прожженным уголовником, классическим убийцей. Он моментально раскаивается. Он не хотел этого. Просто он не смог себя проконтролировать.

А есть люди, для которых стиль жизни в этом заключается. Они невероятно хитрые, они невероятно артистичные и могут симулировать разные ситуации, в том числе вызывать жалость к себе.

А Слава — он просто большой ребенок, который даже иногда просто не понимал, что с ним происходит.

Я вообще не человек, который придерживается только принципа "пряника". В некоторых ситуациях нужно отдавать предпочтение "кнуту" тоже, просто разумно чередовать эти вещи. Но в отношении Славы, конечно, ни о каком "кнуте" речь идти не могла, потому что человек был явно болен.

— У вас упоминается и опровергается версия, что на Яикова просто повесили все висяки. А насколько часто действительно такое случалось или случается?

— Я с таким не сталкивался ни разу. Я допускаю, что такое есть и наверняка было, и наверняка неоднократно, потому что палочная система, особенно тогда, конечно, имела значение. Но не в случае со Славой.

— Возможно ли, что, допустим, Чикатило расстрелян и за свое, и за не свое?

— Трудно сказать. Андрей Романович же много людей на тот свет отправил. Он, по-моему, признал больше 50 убийств, доказать удалось немножко меньше. Но, возможно, что-то и было не его. 

— Как живут сотрудники правоохранительных органов, когда знают, что орудует серийник, и поймать его пока не удается? Работают круглые сутки?

— Работа была проведена просто грандиозная. Подключались курсанты высшей школы милиции Челябинска. Прочесывали все, что можно прочесать. Опрашивали жителей всех домов окрестных. Если, например, какая-то квартира была закрытой, там никого не было, она бралась на карандаш, и пока кого-то из нее не допросят, не опросят, не успокаивались. Но люди же не боги тоже. Если люди честно делают свою работу и даже сверх ее и ничего не получается, они же ничего сделать не могут.

Наверное, они думали о том, что каждый день мог быть последним для кого-то из людей…

— Если говорить про нагрузку — сколько спал судмедэксперт в Копейске в то время?

— Судмедэксперт спал столько, сколько положено. Мы, кроме вскрытий, больше-то в расследовании участия не принимали. Этим занимаются правоохранительные органы. Вот сколько они спали, это я не знаю. Особенно опера, которые там могут вообще не спать несколько дней. А мы пришли, свою работу сделали и ушли домой.

— Вы еще в своей практике работали с сериями?

— Нет. Это вообще очень редкое явление. И в моем окружении — а за 25 лет я со многими людьми работал — нет ни одного эксперта, который бы работал с серийным преступником. Это только в кино показывают, что такое постоянно бывает. На самом деле, слава богу, это встречается очень редко. 

— Возможно ли, что человек становится маньяком из-за неких фактов своей биографии, из-за того, что он пережил что-то?

— Я таких случаев не знаю и не читал про это. Как правило, если мы говорим о классическом серийном маньяке, социопате, у него с детства проявляются какие-то предпосылки. Есть даже триада, которая позволяет задуматься о том, что с человеком будет что-то "не то": энурез до довольно взрослого возраста, пиромания (пристрастие к поджогам — прим. ) и жестокое отношение к животным в детстве. Очень часто эта триада прослеживается у серийных преступников, которых мы знаем, в частности, у Фишера (серийный убийца Сергей Головкин — прим. ) и у некоторых других.

— Лично для вас, по вашим ощущениям, справедливо ли, что человек, убивший шестерых женщин, дожил до 51 года и о нем заботятся как могут?

— Абсолютно справедливо, конечно. А что с ним надо было делать?

— Вы против смертной казни?

— Я за смертную казнь. Обеими руками и обеими ногами. Но в отношении Славы она не может быть применена. Он больной человек, он не осознавал, что он делает. И таких людей нужно пожизненно лечить. Иначе это фашизм — если мы психически нездорового человека расстреляем. То место, где он сейчас находится, — это лучший вариант для него.

Это не идеальное место, не санаторий, но в его ситуации это абсолютно правильное решение. Потому что психиатрическая больница — это не тюрьма. Это режимный объект, но люди, которые там находятся, — сохранные люди, вот как Слава, стабилизированные, — занимаются творчеством, гуляют, играют в какие-то настольные игры. Это не камера, где человек сидит в смирительной рубашке, с завязанными сзади руками и смотрит в окно. И у него слюна течет на плечо. Ничего подобного. 

— А почему вы за смертную казнь?

— Потому что это справедливо.

— Но ведь бывают ошибки, например.

— Надо стараться избегать этих ошибок.

— Последний вопрос. Может ли быть так, что в каком-то российском городе сейчас орудует серийник, а мы об этом не знаем?

— Я думаю, в наше время это очень маловероятно. Если эта серия, это как минимум три убитых человека в одинаковых обстоятельствах. При современных средствах коммуникации на 100% это было бы известно хотя бы на уровне города. Я не думаю, что что-то подобное есть и это скрывают.

— Кажется, последний маньяк у нас довольно давно был…

— Да я не помню даже, но пусть он и последний будет. Дай Бог.