22 июня: первый горький шаг к Победе

Великая Отечественная война началась с катастрофы. Полноценной, объемной, с практически полным разгромом двух фронтов — Западного и Северо-Западного. Уже к вечеру 22 июня германские войска вторглись вглубь советской территории на 20-70 километров. Такая скорость продвижения на любой войне означает, что наступающая сторона практически не чувствует сопротивления.

Да, были участки, например, в полосе Южного фронта, где немцы не имели успеха, а советские войска даже заходили на вражескую территорию. Но в целом противнику удалось прорвать нашу оборону почти по всей линии государственной границы и выйти на оперативный простор.

Но это еще не было катастрофой. Катастрофа развивалась и нарастала в последующие дни, когда командование Красной армии пыталось встречными ударами парировать германское продвижение. Именно тогда во встречных сражениях, как правило, неудачных, и на маршах к местам боев стачивались, истощались советские армии и корпуса, оставляя противнику брошенную технику и, главное, брошенные рубежи, на которых уже некому было организовывать оборону.

В результате уже за первую неделю войны германские войска продвинулись в Белоруссии на глубину свыше 300 км, окружив в Белостокском и Минском котлах основные силы Западного фронта. В этих окружениях были уничтожены 23 советские дивизии, в боях пали и пропали без вести — то есть тоже погибли — 4 командира корпуса и 4 командира дивизии. Еще 2 комкора и 6 комдивов попали в плен.

Это только на Западном фронте!

На прибалтийском направлении советские войска вынуждены были сражаться не только с немцами, но и с поднявшими восстание прогерманскими литовскими силами. В попытке нанести контрудар наступающим германским частям командование Северо-Западного фронта сожгло под Расейняем два механизированных корпуса — почти тысячу единиц техники, - после чего фронт откатился до самой Эстонии. А потом — и до линии старых укрепрайонов на бывшей советско-эстонской границе. За которые на время и уцепился.

На юге, где располагалась самая мощная группировка РККА, практически тем же образом командование Юго-Западного фронта оказалось без шести механизированных корпусов, почти полностью легших в попытке остановить наступление германской 1-й танковой группы. Правда, здесь, в ходе крупнейшего танкового сражения (2,5 тыс. танков только с советской стороны и 770 — с немецкой), потери оказались не напрасными: в отличие от Северо-Западного фронта, который допустил под Алитусом прорыв противника в тыл Западному фронту, здесь удалось помешать немцам отрезать и окружить две армии львовской группировки РККА. Кроме того, трехдневное сражение под Дубно позволило войскам Юго-Западного фронта в относительном порядке отойти на укрепленный рубеж Коростень — Новоград-Волынский — Проскуров.

То есть и здесь войска Красной армии зацепились за линию старых укрепрайонов на так называемой "линии Сталина". 

Только практически полностью уничтоженный Западный фронт отдал Минский укрепрайон и остановился на Днепре. Точнее, восстановился — на этом рубеже встали уже войска второго стратегического эшелона.

Казалось, начальник германского Генерального штаба сухопутных войск Франц Гальдер имел полное право записывать 3 июля в своем дневнике гордые строки: "В целом уже можно сказать, что задача разгрома главных сил русской сухопутной армии перед Западной Двиной и Днепром выполнена… Поэтому не будет преувеличением сказать, что кампания против России выиграна в течение 14 дней".

Конечно, отмечал он далее, война еще не закончена: "Огромная протяженность территории и упорное сопротивление противника, использующего все средства, будут сковывать наши силы еще в течение многих недель…". Но основной задачей вермахта Гальдер полагал уже не "разгром вооруженных сил противника", а захват его промышленных районов, дабы "не дать ему возможности, используя гигантскую мощь своей индустрии и неисчерпаемые людские ресурсы, создать новые вооруженные силы".

Результат, как мы знаем сегодня, вышел противоположный. Но идти к нему пришлось еще долгие четыре года. А пока же кровавая калькуляция войны показывала ужасающие цифры: в первые три недели войны враг продвинулся на глубину до 600 км, и на этом пространстве в землю легли почти 450 тыс. бойцов и командиров разгромленных 28 советских дивизий и наполовину выбитых еще 72. Потеряны 3,5 тыс. самолетов, 6 тыс. танков, 21,5 тыс. орудий и минометов. К осени 1941 года Ставка вынуждена была распределять по войскам уцелевшие и вновь построенные танки и самолеты едва ли не поштучно!

Чтобы оправиться от шока, как это назвал в своих воспоминаниях маршал Константин Рокоссовский, советским войскам "потребовалось длительное время". И какую-то часть этого времени подарили старые укрепрайоны. Построенные до 1939 года на старой границе, и почти разоруженные ради создания укрепрайонов вдоль границы новой. Которая образовалась в результате освобождения оккупированных Польшей в 1920 году русских земель и воссоединения с Россией потерянных в Гражданской войне прибалтийских территорий.

Так надо ли было перемещать войска со старой границы на новую, коли на этих новых территориях Красная армия получила столь катастрофическое поражение? Или, наоборот — пусть и неудачные, но забиравшие у врага самый ценный его ресурс — время, сражения на новых территориях дали возможность призвать, собрать и двинуть к линии фронта дополнительные силы?

Чтобы попытаться понять, какие случайности и закономерности привели к катастрофе Приграничного сражения, стоило бы для начала понять, что представляла собой Красная армия к июню 1941 года.

Численность, вооружение, военное искусство в таком анализе не имеют почти никакого значения. Иначе той катастрофы просто бы не было при том количественном и техническом превосходстве, что имели советские войска на западном направлении по отношению к немецким. Ведь собранным для нападения на СССР германским 157 дивизиям и 12 бригадам (плюс 26 дивизий и 1 бригада в резерве) в обороне с советской стороны противостояло 237 дивизий, из которых 51 танковая и 25 моторизованных. По количеству танков обороняющиеся превосходили нападающих в 3,6 раза, по числу самолетов — в 2,2 раза. Ну а техническое превосходство советских Т-34, КВ-1 и КВ-2 над танками немцев и их союзников было таково, что Гитлер даже как-то признался в припадке откровенности, что если бы он знал, какие у большевиков танки, он сильно задумался бы, начинать ли войну.

Но те же немецкие генералы пожимали плечами, не умея объяснить даже после войны, по каким стратегическим принципам были размещены на границе советские войска. Их расположение не соответствовало ни наступательным, ни оборонительным задачам. К тому же значительное количество частей и соединений находились в процессе передислокации — правда, не очень понятно, куда и зачем.

Ответ, правда, вроде бы содержался в подготовленном советским Генштабом "Плане прикрытия границы 1941 года", согласно которому дивизии и бригады РККА должны были равномерно располагаться в два эше­лона по всей линии границы, не будучи сконцентрированы на наиболее уязвимых направле­ниях. Да к тому же ни одно (!) соединение не было укомплек­товано по полному штату.

В результате при полном количественном и качественном превосходстве сконцентрированные для удара полторы сотни гитлеровский дивизий встретили лишь 38 не полностью отмобилизованных дивизий из 77 дивизий армии прикрытия. По факту 22 июня 1941 года пяти с половиной миллионам солдат вермахта противостояли лишь 2 млн 680 тыс. военнослужащих РККА. А когда их при столь неравном соотношении сил закономерно разгромили, немцам только оставалось бить на марше выдвигавшиеся к рухнувшему уже фронта 52 дивизии второго эшелона и зачем-то собранные в резерве округов еще 62 дивизии. 

Про уничтоженные на аэродромах сотни самолетов не писал после войны только ленивый, а брошенные без топлива или выработавшие в судорожных маршах ходовой ресурс танки немецкие трофейщики насчитывали тысячами.

Боевая подготовка войск тоже никак не соответствовала требованиям начавшейся войны. Например, летчиков практически не обучали искусству индивидуального воз­душного боя, тренируя их вести поединки эскадрилья на эскадрилью, а то и полк на полк. Не удивительно, что фрагментированные в результате бомбежек подчас вплоть до одиночного состояния советские самолеты в первый же день массово рушились на землю, не умея выдерживать бой с германскими асами с их высоким мастерством индивидуального воздушного боя.

И это не говоря еще о том, что большинство наскоро сколоченных новых авиационных полков не имело необходимого количества летчиков и са­молетов. Полк в 13 истребителей при 7 летчиках не был явлением исключительным. И к вопросу о численном превосходстве… Как, например, такое соотношение? — из 12 868 размещенных в западных приграничных округах самолетов было всего 3 719 боеспособных машин новых моделей. Да и то — германский "Мессершмит" Bf-109F, с которым немцы пришли на войну, превосходил по своим летным характеристикам их все…

Танки. Тут нечего добавить к словам того же маршала Рокоссовского: "Несчастье заключалось в том, что корпус только назывался механизированным. С горечью смотрел я в походе на наши старенькие танки Т-26, БТ-5 и немногочисленные БТ-7, понимая, что боевых длительных действий они не выдержат. Не говорю уже о том, что и этих танков у нас было не более трети положенных по штату. А мотопехота обеих танковых дивизий! Положенных машин у нее не было, но поскольку она значилась моторизо­ванной, дивизия не имела ни повозок, ни коней".

К весне 1941 года в западные военные округа поступило лишь 243 танка КВ-1 и 115 танков Т-34. Мало, катастрофически мало!

И, наконец, главное. Красная армия по состоянию на 22 июня 1941 года представляла собою, по сути… ополчение. В ней не было единоначалия: приказ командира не только обсуждался, но и мог быть отменен комиссаром. Перед боевой подготовкой превалировала подготовка политическая, что напрочь отменяло все принятые в нормальной армии критерии боеготовности. Боевые уставы устарели, не отразив опыта новой, маневренной и механизированной войны, идущей с 1939 года. Оборона как вид боевых действий не признавалась, уставы требовали наступления и наступления. Тыловые службы были слабы и не были развернуты для условий военного времени, логистика хромала на все ноги и колеса.

Так где же истина? Стоило ли занимать новые территории войсками, где их все равно так быстро разбили? Стоило ли строить там оборону, если эти новые территории немцы прошли за неделю? Или нужно было сосредоточить оборону на старых рубежах, оставив новые территории в качестве предполья?

Истины, пожалуй, не найти. То ополчение вместо армии, которое встретило немцев на новой границе, точно так же не выдержало бы сокрушительного удара вермахта и на старой. Возможно, немцы пролили бы больше крови… а возможно, и нет: ведь побеждали они с помощью глубоких танковых прорывов, громя затем тылы и логистику Красной армии. И нет никакой гарантии, что эти прорывы не были бы устроены и через "линию Сталина".

С другой стороны, концентрация обороны на новой границе — пусть и неудачная — дала неделю-две-три для организации новой линии обороны на границе старой. А это время было бесценно, так как не только позволяло ценою массовой гибели одних формировать новые армии из других. Но и эвакуировать промышленность и население, мобилизовать экономику, собирать силы, приводить в реальный военный разум командиров и комиссаров, делая армию из вчерашнего ополчения.  

Но главное — что эта истина и не нужна. Ибо куда более важной для тогдашних боевых действий была истина другая — мужество, героизм и стойкость советских солдат. Даже в напрасных с теоретической точки зрения и непомерно жертвенных контратаках русские дивизии, полки, батальоны и даже отдельные, пробирающиеся из окружения бойцы, наносили когда больший, когда меньший, но главное — постоянный ущерб германской военной машине.

Вермахт был остановлен под Смоленском, Лугой и Киевом не потому, что натолкнулся на старые укрепрайоны — те все равно были почти полностью разоружены и не боеспособны. Вермахт остановился потому, что истекал кровью из тысяч мелких порезов, и даже брошенная линия бетонированных укреплений стала той последней соломинкой, что стала причиной его анемии. Да, анемии временной, да, вермахт пополнил людской и технический состав и снова перешел в наступление, остановившись лишь под Москвой, Ленинградом и Ростовом-на-Дону. Но было уже поздно: эти тысячи мелких порезов, нанесенные германской военной мощи в Приграничном сражении, сорвали стратегию блицкрига. А в затяжной войне на истощение, к чему гитлеровская Германия оказалась принуждена в результате боев трагического 1941 года, шансов победить у нее уже не было.

Александр Цыганов, обозреватель Аналитического центра